— 672 —

п.

„Ты грустишь, мой другъ! Клеветы, о теб распущенвыа,

воторыхъ долго ты разобрать, не только понять, не моњ,

огорчили теба до глубины сердца! О слабый! ЧВмъ ты огор-

чаешьса? Разув ио новость дла тебя, развТ у теба не было

всавихъ опытовъ и раз“ ты не привывъ еще въ этой атмо-

сфеф, окружающей, испоконъ-йва, всаваго челойва достой-

наго, атмосфер•Ь, что производить нравственныя —

ихъ гораздо больше описанныхъ Еренбергомъ. На тебя не-

вещутъ! Добрый звавъ! Стадо быть, ты стђишь влеветы:

обыввовенные люди оставлиютса всегда въ повов, подъ сТвью

смововницъ. Ты помнишь ли, что сизаль о влен•Ь Донь-

Базиль, а это Адъ быль мастеръ своего дјла, зва-

товъ, завоввый судья.

„Но тебя смущаетъ всего больше, говоришь ты, что въ

числгЬ виноватыхъ восати предъ тобою образы друзей твоихъ.

Друзей! Тавъ ты не выразууЬлъ еще этого имени? Ты не

знаешь еще, что оно, въ нашь уЬвъ прогресса, перемћило,

вм'ћстђ съ прочими, свое на азыв•Ь челойчесвомъ,

и если „словос стало, по Талейрана, привры-

TieMb мысли, а не еа, то „другь" еще прежде

сдьалса вражесвимъ чиномъ. ный уже

н%тъ между порядочными людьйи, между людьми сотте il

faut: найди ты въ обществ•Ь одного человђка, воторыИ бы ве

у всЬхъ жаль руви безъ разбора, да еще съ какими умиль-

выми глазами! Врагъ—фи, вакъ это старо, пошло, отстало!

Отъ врага можно было отсторониться'. онъ шегь на тебя

спереди; врага предупреждалъ тотъ, кто быль проворн'Ье его;

врагу не йрилъ о тебТ. То ли дьо—друљ! Откройса

ему, попроси сойта,— или дай хоть деверь въ долљ! Врать

повяль, что въ прежнемъ обветшаломъ своемъ Костю“ онъ

не моть бы опить теб никакой настоящей дружеской

услуги, по высокому курсу; ве могъ бы запустить винила