42

зал, что я полакъ, но имени моего не знаетъ, а знаетъ

тоиьво то, что а и“дъ замыселъ взбунтовать край. Я

твердил одно и тоже: по поляки не знаю, Лещинскаго

встр•вчалъ, но ни о чемъ съ нимъ говорить не могь, ибо

онъ не знаетъ ио французски, а я не знаю по польски;

все что говорить ложь и клевета.

Когда вышелъ, полицмейстеръ и губернаторъ

стали уговаривать меня и неотступно приставать ко

чтобы я во всемъ признали; но я твердо сталь иа овоиъ

и отвђчадъ на все отрицательно. Оставшись одинъ а стра-

даль силами души моей: сколько было ареетоино

Признаются они, или нжгь Если признаются, что

дјдать, чтобы ихъ выгородить и спасти? Положивъ руку

на сердце, скажу, кань передъ богомъ сердцевыцеть, что

я не думал о себ, о своемъ и заботили только

о судьб моихъ несчастныхъ 6paTii.- Представлад сеОЬ

ихъ слезы матерей, жень и Мтей ихъ, onaaHie

ихъ отцевъ, а по истинв не могъ думать о своемъ собст-

венномъ всей душей и вегьмъ сердцеиъ болјлъ

я о нихъ, ибо сознавать, что я одинъ причина ихъ несча-

CTiH. Я ргьшился запираться во воемъ до посмдней воз-

можности.

Сцбость характера другихъ обвиненныхъ. Мое npB3HaHie и noxuaHie.

На другой день ночью, часу въ мена

разбудили и привели въ губернаторскую залу. Губернаторъ

встржилъ меня, потирая руки; онъ быль чрезвычайно

доволенъ и весел и, подошедши ко мнВ, показал

на Ц'ђлую шеренгу лицъ, стоявшихъ по двумъ ствиамъ