такт? — хочется спросить. Вотъ, я пишу, всецъло от-

даваясь этому а тайный голосъ шепчетъ: „не то! не

Понимаете, я не могу всецьло отдаваться этому. Какое-то

глупое c03HaHie мьшаеть. Что оно хочетъ сказать? — не знаю!

Какь будто часть моего „я“ со стороны на меня и на

мои смотрить и удивляется.

Очевидно, это

c03HaHie оторванности частной жизни

отъ Когда жизнь полна, такимъ мыслямъ некогда л“ть

въ голову. Думаю я о раздвоенности своей, о принадлежности

кь двумь MipaMb: романтичному, идеальному, и жизненному,

MaTepiubH0MY. Навьрное, когда я выроси, это исчезнеть; я

сформируюсь тогда, а, пока, —я еще на распутьи . , . А, можеть

быть, такт и останусь?! Увидимъ. Но, пока, въ сторону лич-

ныя чувства и поговоримъ лучше о миръ.

И вь этой области чувство мое раздваивается: на несо-

знательное, вь высшей степени индивидуальное, желающее по-

мимо меня, помимо моей воли, и другое

зависящее отъ

разума, сознательное.

Или, можно сказать, чувство мое разд%ляется такт: одна

часть, которая желает» для меня, боАе личная, эгоистичная,

а другая — для общаго. Первая

— несознательная, а вторую

— я желаю разумомъ.

Если разсматривать, которая — сильнЫ, я не сьум%ю отвь-

тить, дотому что онъ — одна противоположность другой.

Я уже говорила, чего я сознательно не хочу: я не

хочу жить подь германскимъ игомъ. Причинь много. Я не

хочу этого, потому что это унижаеть наше, русское достоинство.

Обь этой причинЬ я себ% говорю и, конечно, она суще-

ствуетъ. Только подъ ней есть подкладка бол%е личныхъ

свойствъ, о которыхь я себ% не говорю, но которая, сознаю,

существуео. Я боюсь германцевъ; боюсь, потому что не

знаю, а, поэтому, не хочу ихь. Воть, уже личная подкладка, не

столь громкая, какь лицевая сторона. Германцы е— это что-то

новое, невЬдомое и страшное, и я не хочу его, Это

не значить, что я, крой такихъ эгоистичныхь ни,

67