Ь) Въ старину незапаматную рожь была не такая,

какъ теперь: снизу солома, а на макушкв колосокъ;

тогда отъ корня до самаго верху все быхь колосъ.

Разъ показалось бабамъ тяжело жать, и давай 0Ht бра—

нить хлвбъ. Одна говорить: «чтобъ ты пропала,

окаянная рожь!» Другая: «чтобъ тебв ни всходу, ни

умолоту!» Третья: «чтобъ тебя, проклятую, сдернуло

снизу до верху!» Господь, разгнвванный ихъ неразум—

нымъ ропотомъ, забраль колосья и началь истреблять

одинъ за другимъ. Бабы стоять да смотрятъ. Когда

осталось Богу выдернуть колосъ—сухощавой

и щедушной, тогда собаки стали молить, чтобы Господь

оставилъ на ихъ долю сколько—нибудь колоса. Мило—

сердный Господь сжалился надъ ними и оставилъ имъ

колосъ, какой теперь видимъ 1). — Другое

говорить, что самое зерно было необыкновенной вели—

чины:

Быль—жилъ какой—то царь, Вдилъ—гулялъ по полямъ

съ князьями и боярами, нашелъ житное зерно вели—

чиной съ воробьиное яйцо. Удивился царь, собралъ

кназей и бояръ, сталь спрашивать: давно ли это жито

съяно? Никто не вевдалъ, не зналъ. И придумали взы—

скать такого человвка изъ старыхъ людей, которой

могъ бы про то сказать. Искали—искали, и нашли ста—

рика — едва ходить о двухъ костыляхъ; привели его

кь царю и стали спрашивать: кћмъ ст,яно это жито и

кто пожиналъ? — Не памятую, отввчалъ старикъ; та—

1) Терещенко: Быть русск. народа, ч. У, стр. 48. Подобное же

czasaHie есть у нвмцевъ; см. kinder- und Hausmirchen, ч. 2, 194

(« Die kornhhre»). Г. Терещенко сообщаетъ еще два о пчемь

(ч. V, стр. 46—47).