Война, слава, добыча не имели уже для него ни малейшей

прелести. Предоставив своей вттовке ржа-

веть в чехле, Хаджи зарылся в книги и сделался муллой, к

удивлению всех, ближних и дальних уорков. ”Клянусь, что

во всю мою жизнь, — собственные слова Нотаука

, — я не

выпустил против русских ни одного заряда и не похитри у

них ни одного барашка". Хоть трудно, а надо верить. Под

старость Хаджи Нотаук завел на Богундыре медресе, забы-

вал для него пашню и покос, но видел с прискорбием, что

его адигские питомцы, прочтывая нараспев арабские кни-

ги, не выносят из них ни одной мысли по той простой при-

чине, что книги те писаны не при них, не на их языке. Тогда

сеятель просвещения в богундырском терновнике задумал

перевести арабские книги на адигский язык и Стал сочинять

адитский букварь. Но его долгий и упорный труд был пре-

рван и превращен в пепел странным событием, напоминаю-

щим повествование о разбитой черю•льнуще Лютера, когда

он трудился над переводом латинской библии.

”Долго лотл я свою голову, — личная речь

Хаджи Нотаука, над сочпением букваря для моего

родного языка; лучшие звуки котрот, звуки rreceg и пре-

даний богатырских, льются и исчезают по глухим лесам и

ущельям, не попадая в сосуд книги. Не так ли гремучие

ключи наших гор, не уловленные фонтаном и водоемом,

льются и исчезают в камыше и тине ваших прикубанских

болот? Но я не ожидал, чтоб мой труд, приветливо улы-

бавшийся мне в замысле, был так тяжел и неподатлив в

исполнении. Сознаюсь, что не раз я ворочался назад, прой-

дя большую половину пути, и искал новой дороги, трогая

другие струны, и искал других ключей к дверям сокро-

вищницы знаков и начертаний ддя этих неуловимых, не

осязаемых ухом отзвуков от звуков. В минуты отчаянного

недоумения я молился. И потом мне чудилось, что мне

пособляли и подсказывали и утреннее щебетанье ласточ-

ки, и вечерний шум старого дуба у порога моей уны (хи-

жины), и ночное фырканье коня, увозящего наездника в

набег. Мне уже оставалось уломать один только звук, на

один только артачливый звук оставалось мне наложить

бразды буквы, но здесь-то я и не мог ничего сделать; на

этом препятствии я упал и больше не поднимался. Дослу-

шай. В один ненастный осенний вечер тоска меня гнети-

ла, тоска ума это не то что сердечная кручина, это жгучей

и злей. Я уединился в свою уну, крепко запер за собой

дверь и- стал молиться. Буря врывалась в трубу очага и

возмущала разложенный на нем огонь. Я молился и пла-

104