расползаются и каждый год исчезают в болотах, что и за-

ставляет ожидать, в замену им, правильного и прочного

шоссе, для которого камень мог бы быть доставлен водой

с берегов Тамани или Керчи. Кроме этого неудобства, как

таманский, так и ставропольский тракты, пролегая вдоль

военной кубанской границы, не считаются безопасными

от нападений горцев. Вместо приятного и полезного сове-

та — брать в дорогу одного дня хлеба на три дня суще-

ствует здесь несносное правило — брать во всякую доро-

гу оружие.

В разных местах военной кубанской границы устрое-

ны через Кубань четыре паромные переправы и один мост

на плашкотах, снимающийся на зиму. Впрочем, перепра-

вы эти относятся не столько к коммуникационным, сколь-

ко к операционным линиям для наступательных действий

против горцев.

На всех трех почтовых трактах войско содержит из

своих доходов 25 станций и на них 150 троек лошадей из

местных пород, в превосходной степени годных для поч-

товой гоньбы. Почтовые станции расположены в степных

пространствах, вне населенных мест из-за подножного

корма для лошадей. Помещения их более чем скромны. За

исключением приюта, нагретого сенными объедьями, про-

езжающий напрасно будет искать в них других дорож-

ных удобств. Вместо бархатного воротника, в четырнад-

цатом классе, пред него предстанет и спросит подорож-

ную стриженный в скобку малый с издающими запах са-

погами и заспанным в высшей степени лицом. Развернув

подорожный документ для прописки, будет он углублять-

ся в него с таким сосредоточенным видом и столько раз

оттряхнет к затылку свои неприглаженные волосы, как

бы пред его глазами была хартия, никогда в жизни им не

виданная и писанная при царе Горохе. И даже на привыч-

ный зов проезжающего не всегда явится самовар, худой,

толстый, искалеченный, пышущий здоровьем, вымытый,

замусоленный, улыбающийся, угрюмый — какой бы ни

был. Необозримый и неисчислимый ряд этих официаль-

ных сосудов, проливающих ободрение ослабевшим и уте-

шение задержанным путникам, на всем почтовом протя-

жении, от Москвы до Ейского городка, здесь прерывает-

ся. Остается только жалобная книга на привязи у стола,

всегда белая, да темное расписание на стене, и еще хилые

часы у дверей с привешенными к одной из гирь в виде

добавочного жалованья старой подковой и таковым же

наперстком от косы. Несмотря на это сугубое поощрение,

86