скихъ трагиковъ, пользовавшихся миеаии, Энеида и произве-

многихъ другихъ римскихъ писателей, драмы Шекспира, „Фаусте

Гете, „Каменный Гость“ Пушкина, „Мертвыя души“ и „Ревизоръц

Гоголя и MH0TiH должны быть признаны

тами. Въ живописи и скульптур•Ь этому соотв'ђтствуютъ

на ту же библейскую, церковно-историчесвуо, историческую тему,

наприм., безчисленныя MyqeHih Св. Ce6acTiaHa. 2) Въ

предыдущемъ отчасти заключено и то, что готовыхъ

характеровъ не есть еще Фабула безъ нер±дко заим-

ствуется ВМ'ЬстЬ съ такими характерами (наир. Прометей, Фаусть,

Донъ-Жуанъ, у насъ: Молчалинъ, Репетиловъ, Расплюевъ).

Поэтому никакая нравственность не уиолномачиваетъ считать личною

собственностью типа уродливаго твиъ болТе, что и раньше

у Шекспира есть такой злодеЬй (Глостеръ, Ричардъ Ш), безобразный

до того, что, какъ онъ говорить, „взвидгђвши его, собаки лаютъ',

чего онъ „бросилсн въ д'ћла“. 3) Haa60.Ii;e лич-

ное въ драматическомъ творчеств'Ь—то, въ чемъ наибоЛе, а иногда

исключительно сказывается степень его своеобразности и таланта,—

тавъ называемое фабулы, совокупность частно-

стей въ характеровъ, мотивировка рТчи лицъ.

Такимъ образомъ въ воирос'Ь о существенно было бы не то,

что въ другихъ иьесахъ есть Ричардъ Глостеръ, безобразный злохЬй,

въ замужество леди Анну, а на прим. вся 2-и сцена 1-го акта

Ричарда Ш, гдТ. леди Анна сначала осыпаетљ проклятйими Глостера,

а кончаетъ Амъ, что принимаетъ отъ него кольцо,—всн эта сцена у

гроба, съ Амь же ходомъ мыслей и чувствъ Ойствующихъ лицъ,

съ Амь же общимъ смысломъ 1Ачей, хотя бы от$льныа

и были ивыц.

Этими данными заканчиваю свои объ А. А. Потеб-

нгћ•, въ памяти мелькають еще ино1Ја бесећды, MH01'ia 3a"t4aHia А. А-ча;

но я не берусь формулировать ихъ изъ ouaceHia исказить его MH'hHi8

въ передач± собственными словами на многихъ .rhTb отк

перваго BneqaT.l'hHia.

сл'Ьдуетъ.

Н. Сумцовг.