скихъ трагиковъ, пользовавшихся миеаии, Энеида и произве-
многихъ другихъ римскихъ писателей, драмы Шекспира, „Фаусте
Гете, „Каменный Гость“ Пушкина, „Мертвыя души“ и „Ревизоръц
Гоголя и MH0TiH должны быть признаны
тами. Въ живописи и скульптур•Ь этому соотв'ђтствуютъ
на ту же библейскую, церковно-историчесвуо, историческую тему,
наприм., безчисленныя MyqeHih Св. Ce6acTiaHa. 2) Въ
предыдущемъ отчасти заключено и то, что готовыхъ
характеровъ не есть еще Фабула безъ нер±дко заим-
ствуется ВМ'ЬстЬ съ такими характерами (наир. Прометей, Фаусть,
Донъ-Жуанъ, у насъ: Молчалинъ, Репетиловъ, Расплюевъ).
Поэтому никакая нравственность не уиолномачиваетъ считать личною
собственностью типа уродливаго твиъ болТе, что и раньше
у Шекспира есть такой злодеЬй (Глостеръ, Ричардъ Ш), безобразный
до того, что, какъ онъ говорить, „взвидгђвши его, собаки лаютъ',
чего онъ „бросилсн въ д'ћла“. 3) Haa60.Ii;e лич-
ное въ драматическомъ творчеств'Ь—то, въ чемъ наибоЛе, а иногда
исключительно сказывается степень его своеобразности и таланта,—
тавъ называемое фабулы, совокупность частно-
стей въ характеровъ, мотивировка рТчи лицъ.
Такимъ образомъ въ воирос'Ь о существенно было бы не то,
что въ другихъ иьесахъ есть Ричардъ Глостеръ, безобразный злохЬй,
въ замужество леди Анну, а на прим. вся 2-и сцена 1-го акта
Ричарда Ш, гдТ. леди Анна сначала осыпаетљ проклятйими Глостера,
а кончаетъ Амъ, что принимаетъ отъ него кольцо,—всн эта сцена у
гроба, съ Амь же ходомъ мыслей и чувствъ Ойствующихъ лицъ,
съ Амь же общимъ смысломъ 1Ачей, хотя бы от$льныа
и были ивыц.
Этими данными заканчиваю свои объ А. А. Потеб-
нгћ•, въ памяти мелькають еще ино1Ја бесећды, MH01'ia 3a"t4aHia А. А-ча;
но я не берусь формулировать ихъ изъ ouaceHia исказить его MH'hHi8
въ передач± собственными словами на многихъ .rhTb отк
перваго BneqaT.l'hHia.
сл'Ьдуетъ.
Н. Сумцовг.