— 116 —
моего и снова клала меня безчувственнаго, въ креЬпи-
тельную ванну, вливала въ ротъ рейнвейну или бульону, ц“Ьлые
часы растирала мнеЬ грудь и спину голыми руками, а если и это
не помогало, то наполняла мои своимъ
послеЬ глубокаго вздоха, начиналъ дышать сильњЬе, какъ будто
просыпался кь жизни". „Зам±тивъ, что дорога какъ будто для
— продолжаетъ Аксаковъ: „мать %здила со мной
меня полезна“ ,
безпрестанно“. Однажды дорогой „я почувствовалъ себя такъ
дурно, такъ ослаб'Ьлъ, что принуждены были остановиться: вы-
несли меня изъ кареты, постлали мн•Ь постель въ высокой трав•Ь
шЬсной поляны, въ Ани деревьевъ, и положили меня, почти без-
жизненнаго". „Вдругъ я точно проснулся и почувствовалъ себя
лучше, кр•Ьпче обыкновеннаго. Л“Ьсъ, тЬнь, цуЬты, ароматный
воздухъ такъ понравились, что я упросилъ не трогать меня
съ м•Ьста. Такъ и простояли мы тутъ до вечера. На другое утро
я почувствовалъ себя и лучше противь обыкновеннаго“ .
Такъ миновалъ кризисъ бол±зни и началось Мы
съ HawbpeHieMb остановились такъ подробно на бол%зни Аксакова.
Эта бол%знь служить какъ-бы прологомъ, объясняющимъ все даль-
неЬйшее мальчика. Выздоровле}бе свое, свое
кь жизни Аксаковъ приписываетъ самоотверженной любви матери,
ея неусыпнымъ заботамъ и и животворной сихЬ при-
роды. „Моя мать не давала потухнуть догоравшему св%тильнику
жизни; она питала его магнетическимъ собственной
жизни, собственнаго а дв±надцати часовое въ
трауЬ на л±сной полян% дало первый благотворный толчокъ моему
разслабленному т±лесному организму“. Мать и природа были важ-
н•Ьйшими факторами въ ребенка. Прирожденная нервность
ребенка, развитая бол±знью, получала новую пищу въ страстной,
безумной любви матери, а 0TcyTcTBie сверстниковъ, одиночество
сблизили его съ природой, заставили полюбить ее и развили въ
немъ ту впечатлительность кь красотамъ природы, то зам±чательное
3HaHie всеЬхъ ея которымъ мы удивляемся уже въ произ—
старца-писателя.
Въ первые годы послев этой бол“ни нервность ребенка дошла до
крайней степени, до болеЬзненности. Съ одной стороны она выража—