щева шептали по угламъ: «Кто по-латыни учился, тотъ
праваго пути совратился». въ средђ уча-
щагося были вполн% естественны въ то время, когда
въ самомъ обществ% шла умственная смута: съ одной стороны
науки, преподаваемыя за%зжими учителями, при-
влекали кь себ% любознательные и пытливые умы, а съ
другой стороны сердце русскаго челов%ка все еще сжима-
лось благогов%йнымъ трепетомъ предъ старинными поуче-
въ которыхъ св%тской наукой приравнивались
кощунству. «Богомерзостенъ предъ Богомъ всякъ, любяй
«душевреденъ гр%хъ учититися
«проклинаю мудрость твхъ, иже зрятъ на кругъ небес-
ный». Вотъ, что твердилось въ этихъ «Если
тебя спросятъ, говорилось въ этихъ знаешь ли
ты рци смвло: еллинскихъ борзостей не те-
кохъ, риторскихъ астрономовъ не читахъ, ни съ мудрыми
философами не бывахъ, ниже очима вид%хъ,
учусь книгамъ благодатнаго закона, чтобы очистить душу
отъ грђхъ». Пытливость ума считалась гордыней ума,
дерзновеннымъ и потому гр%ховнымъ про-
никнуть въ божественныя тайны. пред-
писывали любить «паче мудрости—простыню, т. е. просто -
ту ума и сердца.
Если въ сфер% науки шла борбба между свободой
умственной двятельности и господствомъ авторитета ста-
ринныхъ то и московскихъ художни-
ковъ все чаще оглашались спорами о новыхъ направле-
въ искусствв. Какъ писать святыхъ:
рабски копировать такъ назыв. подлинникъ, т. е. еще въ
XVI в. составленный сборникъ схематичесхихъ образцовъ
для каждаго святого, или давать волю лично-
му писать «самомышленно», отступая отъ
подлинника во имя эстетическаго чувства и