щева шептали по угламъ: «Кто по-латыни учился, тотъ

праваго пути совратился». въ средђ уча-

щагося были вполн% естественны въ то время, когда

въ самомъ обществ% шла умственная смута: съ одной стороны

науки, преподаваемыя за%зжими учителями, при-

влекали кь себ% любознательные и пытливые умы, а съ

другой стороны сердце русскаго челов%ка все еще сжима-

лось благогов%йнымъ трепетомъ предъ старинными поуче-

въ которыхъ св%тской наукой приравнивались

кощунству. «Богомерзостенъ предъ Богомъ всякъ, любяй

«душевреденъ гр%хъ учититися

«проклинаю мудрость твхъ, иже зрятъ на кругъ небес-

ный». Вотъ, что твердилось въ этихъ «Если

тебя спросятъ, говорилось въ этихъ знаешь ли

ты рци смвло: еллинскихъ борзостей не те-

кохъ, риторскихъ астрономовъ не читахъ, ни съ мудрыми

философами не бывахъ, ниже очима вид%хъ,

учусь книгамъ благодатнаго закона, чтобы очистить душу

отъ грђхъ». Пытливость ума считалась гордыней ума,

дерзновеннымъ и потому гр%ховнымъ про-

никнуть въ божественныя тайны. пред-

писывали любить «паче мудрости—простыню, т. е. просто -

ту ума и сердца.

Если въ сфер% науки шла борбба между свободой

умственной двятельности и господствомъ авторитета ста-

ринныхъ то и московскихъ художни-

ковъ все чаще оглашались спорами о новыхъ направле-

въ искусствв. Какъ писать святыхъ:

рабски копировать такъ назыв. подлинникъ, т. е. еще въ

XVI в. составленный сборникъ схематичесхихъ образцовъ

для каждаго святого, или давать волю лично-

му писать «самомышленно», отступая отъ

подлинника во имя эстетическаго чувства и