248

лись слова матери; за то Полина повяла и грустно мод-

чала.

Я боюсь моего перваго, единственнаго друга, ва-

шего оща. Ужели надо будетъ нарушить свято мною

до сихъ порь соблюдевный заковъ: никогда не тревожить

его, не тревожить нич%мъ. Гд•Ь мой долгъ? Кавъ

отыскать его? Д'Ьти, мужъ! Она закрыла лицо руками въ

сильномъ

Не тревожьтесь зарайе, я ручаюсь за себя и за

Катю, свазала Полина;—ваше cqacTie,

и другого вамъ не надо. Не правда ли, Катя?

Я ничего не понимаю, отйчада Катя. — Скажу

одно: я счастлива одной вашей любовью. Успокойтесь же.

мама, я никогда не видала васъ такою.

Катя склонила голову на воВни матери и тихо за-

плакала.

— Не плачь, говорила Глафира Николаевна, глада ея

волосы,—не плачь, моя дурочва, моя птичка. Рано плавать;

я не хочу, чтобы ты плавала, и пова я жива, этого не

будетъ. Если падо плакать, то конечно, мй, а не те“,

если ТОЛЬЕО я не сушью спасти вашу жизнь, вашу сво-

боду, ваше будущее...

Она заплакала. Ея щеки и блиставпйе глаза,

ед удивили и сильно тронули ед дочерей, при-

вывшихъ ее всегда спокойною, почти апатичною.

Полина подошла въ матери.

Маменька, сказала она матери,—я не могу опять

не повторить вамъ, что я имеЬла думать, что

вы или ничего не видите, или...

Или мало люблю васъ обгЬихъ и изъ-за эгоизма

закрываю глаза; я подозр'Ьвала это, но не люблю объяс-

тЬмъ болте, что они почти всегда безполезны. Я