когда та, разъярившись, объавляеть имъ, что она свомвагть

ихъ, силачи (джигитъ, «молодецъ») однимъ взмахомъ сабли

пор'ђшаютъ. визнь убыръ-старухи. Эти люди всегда и сами

сШою, безъ сов•Ьтовъ убырь-старухи, въ шторой и ваходатъ

видно бойе тодьво изъ иопытства, совершають свои труд-

ныа

Если пшЬтитель убыръ-старухи—особа овсваго 'пола, то

убыџь-старуха всегда просить ее истопить дла себа баню и

и въ бай попарить ее. Но, по хитрсюти своей, убыръ-стару-

ха не выражаетъ своего zejaHiR ПРЯМО, вмТсто того,

чтобы сказать: «а хочу, чМы ты мена до бани донесла ва

рувахъ», она говорить: «дочка, а стара, сиа идти не могу

(вреть хитра.я: не даромъ Татаре проворнаго всегда называть

убыромъ!), веди мена подъ руву, и шти а не свор буду ша-

гать, потививай шибче мена въ вадъ». Вм%то того, чтобы

свазать: «попарь мена хоршевт», убыръ-старуха говорить:

«ты поколоти мена хоть комелькомъ Анива». При этомъ

честныа и безворыстныд, или завозимыя въ л±съ на иогиЮь,

Татарчви ум±ютъ угодить старум; несутъ ее до бааи и

ратно на рувахъ, парать листьами, а не вомдемъ. Но воры-

стныя волю еа исиравлаютъ шмовно: пихають въ дцъ и ду-

ютъ ва полв% живомъ, что есть мочи. На пути ивъ бани

убыръ-старуха дЬаетъ испытате своей гостьи въ честности.

ЭТО совершается тавъ: «дочка», шворитъ старуха гостй,—

«пошевырай гребнемъ въ годов•Ь — что-то чешется». И когда

мтьа открываетъ старух“Ь голову — о чудо! видитъ, что

олова ея унизана жемчугомъ, имннми драгоц±нными, золо-

томъ, серебромъ. Pa3YMieru, честная не увлечети, по MH%Hio

татарихъ свазовъ, тавимъ головныиъ уборомъ; во ворыствая

всегда набьетъ себ драгоц%нностами пазуху и варианы.

Но то и другое не скрывается отъ убыръ-старухи. «Дочва»,

шворить убыръ

— «иотЬшь меня: попляши!» Понятно,

что у воровки, во время ирыгапьн, все вылетаеть. Старуха

со ззобой обличаетъ гостью въ воровств±, п отнимаотт, свою