50

бенности понялъ эту задачу. Pa3H006pa3ie и художественность

русскаго романса не заключались бол±е въ однихъ мало-

удачныхъ попыткахъ въ аккомпаниментЬ, соловью,

конскому топоту, воинственному ритму. Музыка теперь все

бол•Ье и болве сливается съ поэтическимъ текстомъ—таковы

Еврейская Глинки, „Паладинъи Даргомыжскаго или

.,Какъ птичка вешняя“ Рубинштейна. Дал±е художественность

проникаетъ и въ аккомпанименть, и въ нап±въ голоса—тоть

и другой стали несравненно изящн%е и разнообразн±е;

банальные уже стали забываться. Истинно

ный отпечатокъ у Глинки, жизненный юморъ у Даргомыж-

скаго, лиризмъ и востокъ у Рубинштейна—эти элементы, въ

столь превосходномъ въ нашей п•Ьсни мы встр%-

чаемъ впервые, не говоря уже о

Даргомыжскаго.

Для русской п%сни, какъ и для русской музыки вообще,

наступило другое время. Поле было вспахано, мертвыя кости

дилетантизма были убраны; посл± такой чудной зари—для

молодой русской школы наступалъ разсв±тъ, болће св%тлый

и солнечный.