люсь ли сказать самому ce6i? Ужасная мысль.» — Зд%сь

зритель готовь кь чему-нибудь страшному. — «Н•Ьтъ, н%тъ!

не буду ее дожидаться! (Смотря на небо) Кто безвинно вверг-

нуль ее въ эту бездну, пусть тотъ и спасаетъ ее! На что

е.иу рука моя?» — « Вото черта, говорить Карамзинъ, Ко-

торак показываеть, сколь хорошо зна.Еб авторб сердце че.овљ—

ческое!. Когда человткъ въ крайности р4;шится на что-ни—

будь ужасное, pTugeHie его, пока еще не приступилъ онъ кь

бываетъ всегда, такъ сказать, не полное. Все

еще ищеуь онъ кратчайшихъ средствъ—не находить, но все

ищеть, какъ будто бы не В'Ьря глазамъ или разсудку своему.

Обратимся $ь Одоарду. Въ самую ту минуту, какъ онъ во-

ображаетъ ce6rI; весь ужасъ своего и содрогается,

предстаетъ душТ его мысль о Провидеб\йи, которому онъ вт-

рилъ въ жизни своей. «Какъ! не ужели оно попустить тор-

жествовать пороку? Не ужели оно пе спасетъ невинности?

Почему знать, какими средствами?» Съ сею хочетъ

онъ итти: но тутъ является Поздно! восклицаетъ

онъ — в мысль, что посылаетъ кь нему дочь

его, съ теЬмъ, чтобы онъ судьбу ея, какъ

проницаетъ его душу. скорыя перем•Ьньи въ нам•Ьре-

мечущейся души весьма естественны. Она бываеть

внимательна кь самому йтерку, и слушаетъ, не шепчетъ ли

какой гласъ съ неба. представляется глазамъ его въ

самое то время, какъ онъ хочетъ отъ нее удалиться

— это

значило для него: не удаляйся».

«Теперь остается ему только увКриться въ добродКели

своей находить въ дочери своей

героиню, которая языком'В Катона говорить о свобод•Ь ду-

ши. —«ГхЬ тоть челов%къ, восклицаетъ она, который друга-

го человка кь чему нибудь приневолить можетъ? Я боюсь

не а соблазна; я женщина». Тутъ въ душ•ь