— 169—

могла сомнытьсл въ вихъ и даже отвергать ихъ? Отв%тъ

нашь будетъ весьма просо. Швода относится кь

Русской жизни, вавъ HB.ueHiaMb, совершенно ВН'Ьшнимъ,

о воторыхъ она узнаетъ тольво путемъ вн±шнимъ и сред-

спами случайными. Что писано, и уже разобрано, что на

пергаментЬ или на бумаг%, что засви$тељствоино вещштвев-

нымъ звавоиъ, ова то знветъ, тому в%ритъ, и богЬе не знаетъ

ничего. Въ дальнВйшемъ своего мертвго и мнимаго

прагматизма, она, по необходимости, тераетъ таво то чув-

ство истины художественной или челойческой, воторое ве

принать иртину Остада за вдртину Рафии, ,oze

если бы на Остад± была подхЬлава подцись Рафаэля, под-

вр%пденнаа свидгьтељствами, повидимому,

Школа получила мертвенности; она уже не чуетъ

жизни, и живого не понимаетъ нигдВ, ни дома, ни въ чу-

жихъ людяхъ. Другое въ науй находится тамъ,

гд•Ь прежде вс,его и богЬе всего требуется жизнь. Люди этого

дегво могутъ чувствовать истину даже въ чуже-

земныхъ gueBiaxb, въ силу своей собственной челов%чесвой

жизни. Это чувство художественной истины. Въ домашнихъ же

aueHiaxb они чувствують истину неотразимаго

вяутренвяго Они (въ сознають свое Рус-

свое, вавъ челов%въ чувствуеть и знаеть своей соб-

ственвой жизни, или вавъ иенъ совнаетъ жизнь организма,

вотораго онъ составляетъ часть. Люди знали живую истину

объ общин%, и акты письменные оправдали .ихъ; противопо-

ложная шкода не понимала Русской жизни, и теперь ули-

чева бумагою и чернилами, единственнымъ оравуломъ, вото-

рому она Вритъ, хота и тотъ ей не вполй ттупенъ, по-

тому что саиыя письменныя суть опять оболочка

жизни. Отъ всей души желаемъ, чтобъ умный и трудолюби-

выи писатель, видя свою ошибву, повадь еа причину. Не

въ способностяхъ, ве въ усидчивости, ве въ • доброй вой

овиадса овь весостоятельнымъ, а въ живомъ чутыђ Русской

жизни, и этого чутья въ внигахъ не добудешь. Кь счастью,