— 169—
могла сомнытьсл въ вихъ и даже отвергать ихъ? Отв%тъ
нашь будетъ весьма просо. Швода относится кь
Русской жизни, вавъ HB.ueHiaMb, совершенно ВН'Ьшнимъ,
о воторыхъ она узнаетъ тольво путемъ вн±шнимъ и сред-
спами случайными. Что писано, и уже разобрано, что на
пергаментЬ или на бумаг%, что засви$тељствоино вещштвев-
нымъ звавоиъ, ова то знветъ, тому в%ритъ, и богЬе не знаетъ
ничего. Въ дальнВйшемъ своего мертвго и мнимаго
прагматизма, она, по необходимости, тераетъ таво то чув-
ство истины художественной или челойческой, воторое ве
принать иртину Остада за вдртину Рафии, ,oze
если бы на Остад± была подхЬлава подцись Рафаэля, под-
вр%пденнаа свидгьтељствами, повидимому,
Школа получила мертвенности; она уже не чуетъ
жизни, и живого не понимаетъ нигдВ, ни дома, ни въ чу-
жихъ людяхъ. Другое въ науй находится тамъ,
гд•Ь прежде вс,его и богЬе всего требуется жизнь. Люди этого
дегво могутъ чувствовать истину даже въ чуже-
земныхъ gueBiaxb, въ силу своей собственной челов%чесвой
жизни. Это чувство художественной истины. Въ домашнихъ же
aueHiaxb они чувствують истину неотразимаго
вяутренвяго Они (въ сознають свое Рус-
свое, вавъ челов%въ чувствуеть и знаеть своей соб-
ственвой жизни, или вавъ иенъ совнаетъ жизнь организма,
вотораго онъ составляетъ часть. Люди знали живую истину
объ общин%, и акты письменные оправдали .ихъ; противопо-
ложная шкода не понимала Русской жизни, и теперь ули-
чева бумагою и чернилами, единственнымъ оравуломъ, вото-
рому она Вритъ, хота и тотъ ей не вполй ттупенъ, по-
тому что саиыя письменныя суть опять оболочка
жизни. Отъ всей души желаемъ, чтобъ умный и трудолюби-
выи писатель, видя свою ошибву, повадь еа причину. Не
въ способностяхъ, ве въ усидчивости, ве въ • доброй вой
овиадса овь весостоятельнымъ, а въ живомъ чутыђ Русской
жизни, и этого чутья въ внигахъ не добудешь. Кь счастью,