52

РУССКАЯ ЖИвопись.

не инстинктивно, какъ его учитель Алекс%евъ и товарищъ Галакт1оновъ, а прямо

нам%ренно задавался изв%стными поэтичными темами, въ которыхъ сказывалась его

мягкая, кь музык% душа и быть можетъ нарождавшагося

тогда романтизма, отъ котораго все вдрурь какъ-то ожило, смыслъ и зна-

Его *) закаты, восходы, лунные эффекты полны мечтательности,

но для усилен{я в%роятно также въ угоду преподанной

въ красоты, многое прикрашено, приглажено, прифантазировано. Скром-

ная прелесть Петербурга не удовлетворяла Воробьева, и онъ искалъ придать ей

заимствованную съ англшскихъ акватинтъ эффектность. Въ этомъ онъ удалялся

отъ старшихъ, правдивыхъ и искреннихъ художниковъ и скор%е уже тяготьлъ

кь поздн%йшему покол•Ьн1ю чисто-академическихъ пейзажистовъ, что и подтвер-

дилось его посл%дующей д%ятельностью, когда онъ, одинъ изъ первыхъ,

презр%въ родную и знакомую природу, принялся разъ%зжать по всему св%ту,

наскоро, какъ пустой туристъ, зачерчивая патентованную, но чужую и мало,

второпяхъ, прочувствованную красоту. Кь прим%ръ Воробьева,

чрезвычайно вс•Ьми одобренный, оказался заразительнымъ и ему посл%довали

вскор% его ученики: братья Чернецовы, о которыхъ мы говорили уже выше,

москвичъ Рабусъ (не за-границу, но въ столь-же чуждую страну — въ

Крымъ), поздн±е сынъ Воробьева Сократъ, Фрикке и безчисленная масса

другихъ.

Моложе и Мартынова, но вполн% близкимъ имъ по духу

быль еще одинъ художникъ—Александръ Брюлловъ, брать Карла,

совс%мъ себя архитектур%, въ молодые же свои годы, не только

отличные портреты, но еще ц%лый рядъ превосходныхъ

литографическихъ и акварельныхъ пейзажей, по большей части видовъ петер-

бургскихъ окрестностей. Въ мастерств% рисунка и техники онъ значительно

даже превосходилъ обоихъ т•Ьхъ мастеровъ, но съум%лъ приэтомъ сохра-

нить всю непосредственность своихъ не вдался ни въ сла-

щавость, ни въ Одинъ изъ лучшихъ его листовъ изобра-

жаетъ гулянье на Елагиномъ остров% въ вечерь; на немъ осо-

бенно прелестны крошечныя фигурки разряженной толпы, монотонно про-

гуливающейся среди жиденькаго пейзажика, подъ звуки военнаго оркестра.

Кь этой-же школь „петербургскихъ• пейзажистовъ можно еще отнести

архитектора Воронихина, старшаго Беггрова, Шифляра, вышеназваннаго Гам-

пельна, Кабата. Тутъ-же придется еще разъ упомянуть объ Угрюмо“, оставив-

шемъ немало бойко исполненныхъ видовъ Петербурга, и фактъ этотъ, что онъ

не гнушался такимъ д•Ьломъ и даже какъ-будто увлекался имъ, опять под-

тверждаетъ, на-ряду съ его портретами, что это быль душевный челов%къ,

живой художественной натурой.

Совершенно въ другомъ род•Ь, нежели эти художники, быль самый

талантливый изъ пейзажистовъ перваго русской живописи и, на-ряду

съ Кипренскимъ, вообще одинъ изъ самыхъ чудесныхъ мастеровъ, которыхъ

*) Зам%чательно, что ему, какъ и Алекс%еву. Москва “ыкновенно не удавалась: она для

нихъ была чужая. Передать Москву въ ея на*ной прелести удалось лишь художникамъ нашего

времени, съ Суриковымъ во Нужно было сначала совершенно найти себя и полюбить свое,

чтобъ съум%ть передать красоту, созданную до•петровской, истинной Воспитаннымъ

въ петербургской художникамъ XVIII и начала XIX в%ка Москва своей несуразной,

дикой красотой, своей древностью должна была казаться отвратительной. грязной и неАпой.

Они старались придать ей инозеннаго шика, „питторика•, старались смягчить ея см•Ьлыя

краски, сгладить шероховатость ея формъ.