76

РУССКАЯ ЖИВОПИСЬ.

Однако не эти картины, которыхъ самъ . мистике Бруни, в%роятно,

стыдился, составили славу его, не ихъ предлагалъ онъ въ прим%ръ молодымъ

покол%ьйямъ, не въ угоду имъ проклиналъ все новое и что росло во-

круљ него. Бруни быль дитя слишкомъ изолгавшейся эпохи, чтобы в%рить

даже той правд%, которая была въ собственной душ% его, а если ужъ онъ самъ

не в%рилъ, то никого и не могъ заставить пов%рить, тЬмъ бол%е, что очень мало

произвелъ такихъ вещей. Славу Бруни, наоборотъ, составило какъ-разъ то, въ

чемъ ярче всего выразился болонизмъ его: на глубину и мис-

тику, д%йствительно превосходно исполненныя, но, въ сущности, только веле-

р%чивыя и картины, въ которыхъ больше хитроумной

нежели истиннаго, свободнаго творчества.

м.

Историческое Брюллова и Бруни для русскаго искусства заклю-

чается въ томъ-же, въ чемъ заключается историческое Энгра и

Делароша для первыхъ Дюссельдорфцевъ и отчасти Назарейцевъ

для А именно въ томъ, что они влили новую кровь въ истощенный,

на классической рутиеЊ академизмъ и т•Ьмъ продолжили

искусственно его на MHorie годы. Благодаря своимъ исключи-

тельнымъ талантамъ Брюлловъ и Бруни окружили академизмъ такимъ ореоломъ,

сообщили ему такой парадный, великол%пный блескъ, что масса художниковъ,

особенно среди начинающихъ, приняла эту подд%лку за диствительно

истинное и высокое искусство и попала на свою погибель въ широко разстав-

ленныя с•Ьти обновленной академической системы.

Но среди безчисленныхъ посјњдователей Бруни и Брюллова лишь чело-

в±къ пять, шесть заслуживаютъ такъ какъ они, по крайней

м%рь приблизились по школьному мастерству техники и по изв%стной значи-

тельности замысловъ кь двумъ этимъ корифеямъ. большинство же русскихъ

художниковъ, поступившихъ въ академическ1й стань, иногда талантливыхъ, но

сбившихся съ толку, большею же частью бездарныхъ, расчитывавшихъ посред-

ствомъ одной выучки, пробраться до фортуны и почестей, не представляють

ровно никакого интереса.

Очень трудно, впрочемъ, одной какой-либо общей чертой опредЊлить сущ-

ность обновленнаго академизма, какъ системы, школы или

академиковъ XIX в%ка и въ Европ%, и у насъ отљ предшествующихъ — раб-

скихъ поклонниковъ античности—заключается именно въ томъ, что въ ихъ

творчеств% не было такой общей черты, не было программы,

чего-либо врод% прямолинейной ложно-классической системы Лессинга и Вин-

кельмана, которая сообщала ея представителямъ—Давидамъ и Шебуевымъ, из-

в%стную почтенность, всегда присущую людямъ, въ чемъ-либо (хотя-бы вздор-

номъ) твердо уб±жденнымъ. Такихъ прямолинейныхъ того,

что только совершенны и образцовы—у новой академическихъ

художниковъ не было, если не считать одного—отрицательнаго, что д%йствитель-

ность не можеть быть предметомъ художественнаго

Въ этомъ или, во всякомъ случа%, шаткости нельзя

не вид%ть косвеннаго романтизма, который въ начал% ввка получилъ