218

РУССКАЯ живопись.

реалист% Менцел% масса схожихъ черо съ самымъ романтическимъ романтикомъ:

съ Гофманомъ. Менцель не „фотографировалъ• в1Њшностьпрошлаго (подобно Вере-

щагину и Мейссонье въ ихъ Наполеоновской эпопеи), но

съ изумительной тонкостью передавалъ отт%нки, всю загадочную kypi03-

ность, всю странную фантастичность XVIll в. Онъ не только сум%лъ передать

прелестныя въ пейзаж%, въ но вложилъ въ каж-

дый башмакъ, въ каждый локонъ парика. Его кавалеры и дамы, эти иногда

грубые, иногда франтоватые пруссаки XVlII в.—-родные братья героевъ Гофман.

ской чертовщины. Въ нихъ есть та же „скурильность•, подъ самой филистерской

подкладкой —та же пикантная загадочность.

Суриковъ, единственный изъ художниковъ всего XIX в.—можеть подать

руку этому удивительному чарод%ю. И Суриковъ „ein grosser Gelehrter••. Для

того чтобы изобразить съ такой ясностью, нужно было

перечитать и ц•Ьлыя библЈотеки. Однако, и Суриковъ не только

велик[й реалистъ-ученый,—но по существу своему поэтъ и, быть можеть,

самъ того не сознавая, этотъ художникъ обладаеть огромнымъ мистическимъ

Какъ Менцель близокъ по духу мистику и реалисту Гофману,

такъ точно Суриковъ близокъ по духу мистику и реалисту Достоевскому.

Лучше всего это сходство зам%тно въ его женскихъ типахъ, какъ то странно

соединяющихъ въ себ± экстатичность и глубокую, почти сладо-

страстную чувственность. Это т%-же „хозяйки • ,

„ Грушеньки•, „Настасьи

Филипповны“. Но и все у Сурикова, у этого неумолимаго реалиста, отзывается

ч%мъ-то сверхъестественнымъ: не то Богомъ, не то Ясомъ.

сказалъ, что н%ть ничего фантастичн%е реальности: Это въ

особенности подтверждають картины Сурикова. Его казнь ст*льцовъ среди

насупившейся Красной площади, со злов±щимъ силуэтомъ Васил1я Блаженнаго

позади, съ мерцающими въ утренней мгл± жалкими св%чками, съ

искал%ченныхъ людей, плетущейся подъ грознымъ взоромъ Антихриста-Царя—

передаетъ весь сверхъестественный ужасъ начинающейся Петровской

Эпилогъ ея изображень еще съ большей простотой и еще съ боль-

шей силой: низкая душная изба, въ которой сидить огромный великанъ Мень-

шиковъ, окруженный своими несчастными фтьми, сильно напоминаетъ Баню

съ пауками“ Свидригайлова. Страшное лицо бывшаго герцога Ингерманланд-

скаго—прекрасно годилось бы для скованнаго Прометея. Глядя на лицо уми-

рающей Меньшиковой. вспоминается несчастная тихая, милая, ни за что

погубленная Лиза изъ „Подполья“, исчезающая во мгл% зимнихъ безнадеж-

ныхъ сумерекъ среди хлопей мокраго Одно замерзшее оконце въ этой

картин% передаетъ весь ужасъ зимы; чувствуется за этимъ окномъ

б%лая мертвая гладьи безжалостный холодъ. Слова Священнаго которыми,

искушенный б%сомъ гордыни и нын% наказанный, исполинъ пытается ут%шить

свою истерзанную душу, звучать въ этой обстановк% торжественн%е, значитель-

н±е, но и страшн%е, нежели въ самомъ величественномъ въ . За-

воеван1и Сибири, этой „батальнойИ по сюжету картин%, есть та-же мистичес-

кая нота. Кучка казаковъ, напирающая подъ знаменемъ „своего Бога•, и несм%т-

ныя, скомканныя полчища дикарей, вдохновенное лицо и простой, но

жесть Ермака, наконецъ тусклый, полный щемящей тоски пей-

зажъ—все это того-же трагически-мистическаго порядка, какъ и меньши-

ковъи

какъ „Петре, все это пахнеть не то Богомъ, не то чертомъ, во

всякомъ случа% не одним че.зовљколљ. Чувствуется, что эти толпы,

какъ скоты другъ на друга, лютыя, кровожадныя, безжалостныя—

исполняють какое-то высшее д%ло, д%йствительно. служатъ Богу, в%роятно тому