119

валовъ у утеса и характерной фигуры епископа на повержен-

номъ идоЛ. Поеть везо перебиваетъ разсказчика, пытаясь высосать

всю картинность и всю красоту изъ каждаго отд'Ьльнаго момента;

съ рутичаниноиъ онъ молится Ругевиту, съ ВладикШ)мъ безъ страха

идетъ на Ругу, съ Свеномъ 'Ьдетъ на поверженномъ боггђ и одинъ

любуется дубовато вјса съ крутизны. Красоты здјсь

много, но много и чужой красоты; съ одной точКи 3PjHia ея не об-

нить; чтобы не потерять ни одной красивой черты, поэть вннулъ

изъ своего разсказчика душу и вамнилъ его глаза ВКИМЪ-то оп-

тическимъ аппаратомъ, который механически-просто и объективно

воспроизводилъ картины, полння скорби и страсти.

Гр. Толстой оставилъ въ наслыство своимъ соотечественни-

камъ,—по словамъ Тургенева,—прекрасные образцы драмъ, рома-

новь, лирическихъ которые — въ долгихъ

Мтъ—стыдно будеть не знать всякому образованному русскому; онъ

быль создателеиъ новато у насъ литературнаго рода—историче-

свой баллады, легенды; на этомъ поприщћ онъ не имјетъ соперни-

ковъ—и въ послјдней изъ нихъ („Драконъ. разсказъ

XII в. поМщенной въ октябрскомъ „В'Ьстн. Евроц." (въ

день о его смерти!), онъ достигаетъ почти Дантовской об-

разности и силы.“

Можељ быть, Тургеневъ отчасти и правь. Въ „Дравонј" есть и

сила, и образность. Но въ терцинахъ итальянсваго поэта было вое-

что и другое, чего мы напрасно стади бы искать у русскаго поэта.

Передъ нами фантастическМ образъ. По обычному ходу мысли,

прежде всего является вопросъ, нельзя-ди вывести волшебное ви-

$Hie изъ естественныхъ и нормальныхь условШ. Въ „Драконе,

по нашему возможны два TaEia

Въ зной авторъ ищетъ Мни, прохладн и полусвжа

въ c060pt; онъ стоял съ друзьями у старинной каменной купели,

стодбъ которой быль обвить врылатыиъ чудовищеиъ. „Хвалили

размровъ красоту и мастера ваййную работу“. Но автору чу-

довище кажется „вымыслоть" и „ложью“. Не здјсь-ли зерно

Не встанетъ-ли передъ нами въ вдажномъ полусв'ђт% дра-

конь, прохлады и тЈни8 Не лђтняя-ли это сказка на осен-