200

тутъ небо? И для чего такое звонкое *eHie неба и земли? Трудно

представить сеа этотъ образъ и еще труднје поставить его въ

связь съ чувствомъ поэта. Образъ шире, Ч'Ьмъ нужно; и лишнее

з$сь, по нашему мнјтю, именно BeceHHia гусли.

Поэтъ отмчаетъ строй своей жизни. Каждый день въ

немъ борется унынье съ отвагой, вакъ влага съ пламенемъ; жизнь

идеть круто, то отлого“, отъ удали кь заботамъ пе-

реходитъ „пестрымъ переплетомъ" (9);

Думы твутъ, то въ солнць то въ туманЬ

Золотой узоръ на темной ткани.

Что-же это—хорошо или худо, нравится поэту или нјтъ? Какое

чувство продиктовало этотъ взглядъ на жизнь? Трудно найти имя

этому чувству; от“чены Takie людамъ, TaEie не ти-

пичные, такйе• внјште штрихи, которые въ престар%.шхъ мыслите-

ляхъ вызываютъ иногда неудержимое „воть она,

жизнь-то! Тань вотъ и все!“ ... Скорје, всего это вполнеђ безстраст-

ное кь жизни, и оно было бы, конечно, безъисходно-про-

заичнымъ, если бы не „пестрый перетлеть“ и „золотая ткань дунь .

Кь красивый образъ,—совер-

шенно непостижимъ. Отчего на темной ткани? узоръ и

отчего онъ золотой? Все это—тайна. Ключъ кь загадкј, по на-

шему узорное шитье золотомъ по темной канвЈ.

Здђсь уже занимаютъ болЈе почтенное Мсто; они нв-

ляются символомъ чувства и мысли; они хотятъ говорить языкомъ

Въ нихъ больше смысла и Ч'ђмъ прежде.

Но поэтъ не ограничился и этимъ: онъ даль литаиъ метафизиче-

ское и перенесъ ихъ въ область тайны и мистической сим-

волики.

Что ты голову сионип?

Ты полна-ли тихой л%нью,

грустишь о томъ, что бьио,

подъ виноградной сьнью,

Начертангя сквозныя

РалаДать хотљла-бђ ты,

Что на землю вырыные

Сверху бросили листы?...

Но дрожащаго узора