175
вПъ, который хуеть не оскорбленный Ильа бы-
лины, волоченна маковки со святыхъ церквей.
Почему же эта особенность героевъ Толстаго такъ мадо остана-
вливаеть читателя? Отчего при былинъ и балладъ
этого поэта такъ долго оста.ется H403ia д%йствительной жизни?
Подсчитывая признаки данннхъ характеровъ, въ итогЈ
ин получаемъ мало; на обычный взгладъ они довольно несложнн;
но въ нихъ что-то сквозить такое исключительное, подъ веселой ма-
свой чудитса своеобразная серьезность, котораа невольно затроги-
ваетъ вдумчивость и внимате читателя. Создать исторически-вЈр-
ный и психологичесви-завонченный характеръ Дамивина—дЈло
трудное; онъ живеть среди великихъ zcEpeHii; вое-что, внгђ хоро-
хорошаго EoueHTapia, пхется въ немъ не вполн% удобнымъ кои-
промиссомъ; его жизнь полна случайностей и быстрнхъ переходовъ,
Eazie рыко выпадаютъ на доо людей. Но поеть и не пнталса
влить полную жизнь въ обравъ, сведа въ художест-
венному единству фавтн его Вательности; обычной жизни своему
герою онъ не даль; но необычную жизнь даль и, надо признаться,
съ большою ловкостью. Въ труди правитела Дамаска „пылаеть
жарь, которыиъ зиждется созданы“; кром того, ему „Господь до-
зволилъ взгладъ въ то сокровенное горнило, первообразы ЕИ-
пять, трепещутъ силы“. Это уже не шутка; такая пси-
хическаа обвјянная „тјнью таинственныхъ врасотъ" ,
даетъ впечатлјте высоКой и полной индивидуиьности,
такой жизни, мимо которой нельзя пройти равнодушо. Ни одинъ
читатель не оспђлится и подумать, что въ сущности и онъ подонь
того жара, которымъ „зиждется созданье"; овь приметь этотъ ак-
кордъ, вавъ начало волшебной которую нива и сравнивать
съ земными нашЬваии; онъ, конечно, позабудетъ г$ въ
д%ятельности Дамаскина особенно ярко показались перт-
образы. Воля пЈвца получаетъ свои стипуш изъ „сокровеннаго
горнила“, но отдЈльные акты ея воплощаютса въ земной Ватель-
ности; и видимая сторона Ода вполнј объаснаетса ивнј неземннхъ
побужденТ. Судить его, какъ обыкновеннаго человђка, читатель
побоится; въ раздумьи онъ остановится передъ таинственными наме-