125
дракона, не осмщаетъ свјтомъ изнутри гада его и формъ;
то, что могло бы быть извано душею этого животнаго, внутрен-
нимъ двигателемъ и хвоста и врыльевъ, лишено смысла и для поэта
и для зритела. Мы начинаемъ чувствовать, что самая бдительная
зоркость намъ не поможеть, ибо это шифръ, тайна которато въ
условной СИМВОДИЕ'Ь. Въ сущности, можетъ быть, это вовсе не щучья
пасть, а жаба, а низость и подвупъ. Слјдя за обра-
зами поэта, мы переживаемъ состояЈе мучительной раздвоенности и
тревожныхъ колебанш.
ВМС“ съ Арнольфо и Гвидо мы напрягаешь свое 3PjHie и
реальными чертами отмјчаемъ все, что видимъ; но намъ начинаетъ
казаться, что мы не умемъ смотржь, что запасъ нашихъ конкрет-
џнхъ и не вводить насъ въ таинственный синслъ
c06HTia.
Чудовище, растянувшись „въ нить“
схватило коня „за холку
поперекъ" и проглотило его съ сЈдломъ и сбруей, „вакъ жаба муху“.
Это aptii образъ, и онъ требуетъ отъ насъ и и пони-
MaHia. Но что-же здјсь имјетъ существенное
гада глотать, или ТОЛЬЕО Голый фактъ, кань наиекъ на смыслъ мя-
тельности чудовища? Драконь „безъ разбора зреть“ трупы уби-
тыхъ и мла издохшихъ коней, по временамъ ; стремительно и скоро“
• хватая „на-лету" воронь; при этомъ онъ „корчится“ отъ наслаж-
и „чавкаетъ" зубастыми челюстями. 3$сь все подчеркнуто,
все по-своему важно. На чемъ же намъ концентрировать свое вни-
MaHie? На подробностяхъ-ди картины или только на падали, какъ
пищгђ гада? Раздвоилась и душа Арнодьфо; онъ то боится дракона,
навь можно бояться „медвјдя, льва или тигра“; то негодуетъ на
„безчестье" (?), которое гадь наносилъ Вламъ, „иного ждавшимъ
погребенья“. Гадь, который можеть не только „жрать“, но и „без-
“ очень непростой. 3P'hHie начинаетъ изм%нать ору-
честить
жейнику; его глазъ уже смотритъ сквозь призму красоты и 6eB06pa3ia,
страха и ненависти. Дравонъ, гордо свой окровавленный
зјвъ, кажется ему царемъ съ зубчатою короной, — можетъ быть,
короной свирјпато Кесаря. И вмстЬ съ этимъ, гадь визжить,
какъ летучая мышь, быть угластыми крылами воздухъ, навь не-
топырь.