140

Нахмуря брови, предстаетъ

Наставнивъ старый 1оанна.

Суровы черты,

Главу подъемля виичаво,

«1Пвецъ», онъ иодвитъ...

Но мы уже видљли его Р'Вчь; человгђкъ, который такъ стоить итакъ

смотрин, не пойдетъ на компромиссы; съ нимъ борьба невозможна;

предъ его непреклонною волею должно безропотно склоняться все;

одно устава уничтожаетъ въ его мквти вб'ђ подвиги и

заслуги. Но Дамаскина ни на минуту не покидаетъ счастье; соборъ

отшельниковъ ходатайствуетъ за него предъ черноризциъ. Мн не

знаемъ, чувствовалъ-ли себя черноризецъ въ правј отступиться отъ

своего Tpe60BaHia, но онъ с$лалъ это въ угоду синклиту и нало-

жиль на певвца только И опять драматизмъ законченъ,

правда чисто внтшнимъ образомъ, безъ внутренней борьбы, безъ

нравственныхъ колебанШ. Но поэма движется дальше; надо возве-

дичить Мвца и IItcH011'hHie, и все это достигается чудомъ. Изъ обыч-

ныхъ диствительной жизни спорь переносится въ область

нез$шней правды, и разрјшается.

Сколько разъ живые люди смотрЈли на поэта сквозь образы

и наждыЙ разъ поэть лишалъ ихъ слова. Въ простыхъ ли-

цахъ ему чудились черты инаго Mipa и иной красоты; онъ хо%лъ

проникнуть своимъ взоромъ кь теЬмъ посшЬднимъ обобщетамъ типа,

иждивидуальность расплывается въ тумангЬ и исчезаетъ. Зато

внтЬшняа оболочка Ойствующихъ лицъ всегда тревожила его твор-

инстинкты й создавала позы, полныя цластической

Нерђдко можно слышать MHtHie, что „Донъ-Жуанъа гр. А.

Толстаго одно изъ самыхъ „обдуманныхъ" литературы,

что въ основј его лежить всјхъ и всякихъ испан-

свой легенды, что поэтъ въ своемъ герој уловилъ

смыслъ этого типа. Въ этомъ мнТи есть, конечно, своя правда;

обдуманности въ „драматической поэме —много и еще больше въ

ней но и въ типа и въ мы

должны солать существенныя чтобы Ц'Ьликомъ удержать

это MH'bHie. Мн не стали бы останавливаться на эпиграф'ђ (изъ Гоф-