142

описываетъ маркиза де-Мараньа какой-то кавалеръ на площади у

фонтана—

Онъ. сбросил ппщъ, онъ шипу загибаетъ,

Его дицо освВщено иной,

Кавъ будто хочетъ онъ, чтобъ ввя Севин

Его узнать могла.

Даже самъ сатана любуется красивымъ юношей, кавъ будто его

глазами смотр•Ьло женское сердце.

Но есаи р%чь зайдеть о воинской отвагВ

Иди обви восћетс,я разговоръ,

Его рука уже на щпагВ,

Огнемъ торить орлиный взоръ.

Какъ онъ хорошъ въ томњ придворной,

Одвтый въ бархатъ и атласъ,

Когда онъ ионитъ такъ притворно

Свой взоръ при встр%чв женсвихъ глазъ!

Это „духъ тьмы, видь ангела по словамъ оскорбленной

донны-Аннн; это „ангелъ-истребитель", по самого донь-

Жуана. На всемъ поэмы мы видимъ Жуана, видимъ его

позу, жесть и складки костюма; мы видимъ его у овна донны-Анны,

когда онъ при звон'ђ гитаръ, стоя у р'Ьшетки, бесТдуетъ съ коман-

доромъ; видимъ подъ балкономъ Нисе*ы, когда онъ такъ красиво

задрапированъ рукою кавалера; видимъ его сборы на гулянье, когда

Лепорелло торопится надјть на него золотую Ц'Ьпь; видииъ и у

ногь донщ-Аннн и у ногъ инимаго отца 1еронииа; видимъ съ ги-

тарой на пиру, всегда видимъ статнымъ юношей въ картинной поз'Ь.

Но мы хотимъ знать его, вань челойка этого Eipa, знать въ при-

вычкахъ и маверј жить, въ цђляхъ и Оательности.

У Пушкина Лаура уронила про Жуана одно тольКо слово— „мой

Мрный другъ, мой вжрнный любовникъД —и это слово сразу же

дало всей его личности. Конечно, вжряннй любовникъ,

ибо иначе кавой-же онъ донъ-Жуанъ, но онљ и Трннй другъ,

другъ Лауры, у которой любовники—не диво, а друзья большая

рђдкость. Меть какою-то идгкостью и добродушной лаской отъ

того неотразииаго искусителя, который поэтамъ, падкимъ до нео-

бывновеннаго и неразгаданнаго, казался челомкомъ суровымъ и

жесткииъ. Кань плодотворна смјлость истиннаго поэта! Онъ не ис-