72

тольКо потому и даетъ образы живые, вакъ сама жизнь. Кто ста-

нетъ упревать Пушкина за то, что его Мазепа не весь отдится чув-

ствамъ злобы и мести' А именно такой упревъ и могъ бн солать

ему Лессингъ. Греки переполнялись чувствоиъ данной минуты; въ

нихъ не оставалось мјста ничему другому; и поэтому каждый ихъ

герой переживаетъ впечатлјта жизни именно тавъ, ИЕЪ перехи-

вають ихъ люди въ т%хъ же Но и у Толстаго Ши-

бановъ въ заст•ћнв'ђ не тольКо не кричить отъ боли, но и молится

за своего палача. А это уже характерно. Въ самоиъ ОЛ'Ь, какииъ

бјдннмъ и залвимъ показалось бн греку ноэтическое

горца въ „Галуб'ђ" Пушкина.

Свазиъ, и на земь легъ, и очи

Закрыл, и тавъ дежыъ до ночи.

Когда же приподняися онъ,

Вышь темень небосвдонъ.

Это не покрывало Тиманта; это мастерской ударь кистью, во-

торнй отМчитъ оттђнокъ чувства гнјвнаго и оскорбленнаго отца.

Но это не античная работа. Искусство, для вотораго пересталъ быть

соблазнительныиъ чувственный идеаль Олимпа, цо необходимости

должно было отказаться и отъ греческой красоты. То, что красиво

дла нашего глаза, едва-ди было бы красиво дла грека. Съ какимъ

восторгомъ говорить Пушкинъ

Изъ шатра,

Тохиой дюбимцевъ окруженный,

Выходить Петръ. Еш маза

(Уаютъ. Ливъ ero ужасека;

Движенья быстры. Онъ прврнъ,

Онъ весь, кап БоМя гроза,

Идетъ.

Но похожъ-ли Петръ на Антиноа$ Мы дивимся, какъ старой

CB3Et, тому вакое произвела на троянскихъ старцевъ

Едена. Кто теперь оправдалъ бн десятигђтнюю войну изъ-за нео-

бнвновенно красивой женщины? Правда, женщинамъ и въ варвар-

свопъ искусстй оставлена вся ихъ красота. Но Анна Волейнъ—не

Венера; Василиса Мелентьевна избила бы ревности Юноны. И

здјсь, быть можетъ, слово красота удобно могло бы быть замјнено

другииъ.