— 150 —

тивъ приписываемой имъ Мольеру склонности приносить

даже добродвтель въ жертву потребности cwbxa. Мы виоди,

что это высказывалось уже представителями

совсгвмъ иной, клерикально-литературной — но оши-

бочно было бы думать, что въ обоихъ случаяхъ

были одинаковы. Людьми въ род'ћ Фенелона могла руково-

дить щепетильная заботливость объ

нравственности, нич'Вмъ не оскорбляемой въ Моль-

ера, и MarbTnih намекъ они готовы были обобщать, какъ

дјлали это Takie же ревнители въ пору понвде-

Тартюпа, усиливаясь доказывать, что въ немъ осмею

яно не ханжество только, а сама В'Ьра. На Руссо же произ-

водили тяжелое нјкоторыя стороны

въ характереЬ Альцеста,—потому что онъ дюбилъ этого не

дюдима, сочувствовалъ ему, — скажемъ прямо, потому, что

Адьцест'ь быль плотью отъ плоти его и костью отъ его

костей. Ему хотЬлось бы, чтобъ трагическая судьба такого

непонятого чедов•вка производила сплошь сильное впечатдгв-

Hie, воспитывающее, а не см%шащее зрителей; онъ находилъ

прозвище мизантропа, приданное ему, неточвымъ, потому

что мизантропъ просто чудовище“; Адьцестъ же

„ненавидитъ не людей, но ихъ пороки и общую снисходи-

тельность кь этимъ порокамъ; есдибъ не было ни плутовъ,

ни льстецовъ, онъ полюбилъ бы весь свеВтъ —да и нљтћ во-

обще честнаьо человљка, который не быль бы самб мизантропом

этот смыслљс. Но вм'вст'ь съ твиъ Руссо хотьлось бы

виджь у Альцеста боле стойкости и онъ должевъ

быль бы мужественнве переносить удары

лживая женщина измВняетъ ему, недостойные по-

крывають его безчестьемъ, а слабые друзья покидаютъ

его,—онъ долженъ сносить это безропотно, ибо онъ знаетъ

людей“. Словомъ, онъ недоволенъ тьмъ, что Альцестъ можетъ

быть признань мизантропомъ лишь въ половину, и ищетъ

тому въ потребностяхъ театральныхъ, которын

могли заставить Мольера ослабить и смягчить уЬзкости ха-

рактера героя. Самъ Руссо допускаетъ, что такая пьеса,

чье главное Ойствующее лицо вполн•Ь подходидо бы кь его