222

ность, обезличить героя и обезцвжить чувство, онъ безъ раздумья

все приносилъ въ жертву своей красой. Ero взусъ был удиви-

тельно строгъ. Измјнчивыя и полупрозрачння тЬни субъективной

лирики пе осијливались вставать передъ зоркимъ ОЕОИЪ и трез-

вымъ убжденнаго эстетива. Онъ работалъ изъ камня,

чеванилъ изъ металла, рисовал карандашиъ. Он умјлъ укло-

пяться отъ минутныхъ искушетй B006pazeHia; онъ вдаль грома и

борьбы берегъ свой 9HTY3ia3Mb для великаго жертвоприно-

на высотахъ метафизическьго мистицизма.

Не было бы ничего удивительнато, если бы поеть даль въ своей

апоееозъ пластики. Самъ всегда передъ ли-

и чертежемъ, онъ ион бы воспеђть могущественное

пластики на человјческое воображенје. Но, по странной непосл%-

доватедьности, свои инстинкты онъ воплотилъ въ

пЈсн'Ь и торжество искусства ви$лъ во всепобздающемъ могуще-

ствј utHia. Очевидное Hec00TB'bTcTBie его личннхъ ввусовъ и сии-

патш съ ттмъ неожиданнымъ которое центръ тяжести

переносило совершенно въ другую область, всегда давало поводь

кь недоразу%тяиъ и въ противорђчивымъ о сущности

гр. А. Толстаго.

„ Р'ЬдкШ русскш писатель,—говорить т. L. въ статьј, на во-

торую ин уже такимъ обширшмъ, прекрасно

законченннмъ 06pa30B8HieMb, какое виднгђется въ важдой строкј,

написанной Толстымъ; но онъ, какъ люди нашего В'ћка, на-

ходилса подъ бременемъ собственной начитанности. Онъ быль полонъ

того, что музыкальные композиторы навнваютљ „воспоминатямии

т. е. облоповъ и лоскутвовъ чужихъ мыслей, эффектовъ, пружинь,

поразившихъ его B006pazeHie и сохранившихся въ его памяти... У

гр. А. Толстаго съ огромною B006pazeHig соеди-

нялась неустойчивость, —если можно такъ выразиться,—женствея-

ность творчества, при которой онъ рожалъ легко, но въ творче-

скомъ акв занимал пассивное.

„Мотивъ, особенно часто Толстаго, особенно часто

въ его стихахъ и притомъ выражаемый инъ всегда

съ необыкновенннмъ блескомъ и бојатствомъ вра-

мотивъ Шиллеровскаго Macht des Gesanges или „Графа