МП.

Самъ Брюлловъ надавалъ не мало спесиментовъ академическаго жанра,

иначе говоря — такихъ жизни, которыя носили на себ% не-

сомн%нные сл%ды кь жизни. Брюлловъ и въ этихъ вещахъ

остался тЬмъ-же академическимъ, мертвымъ мастеромъ, какъ и въ Помпе± •

и въ собор%, проходившимъ съ полнымъ

мимо всего того, что должно было-бы его встряхнуть, заронить въ его

душу восторгъ, раскрыть передъ нимъ тайны. Въ своихъ

итальянскихъ и восточныхъ сценкахъ Брюллову, повидимому, было меньше всего

двла до того, похожи•ли эти сценки на ту жизнь, среди которой онъ жиль, или

вообще на жизнь. Писалъ онъ ихъ только соображаясь съ . м%щанскимъ вку-

сомъ любителей и дилетантовъ, съ съ ихъ стороны миленькаго,

сладенькаго, хорошенькаго разсказика. Какъ въ „Помпее онъ выставилъ

вм•Ьсто живыхъ людей собран1е восковыхъ фигуръ съ очень, по школьному,

красивыми, но мертвыми лицами, съ очень, по школьному, красивыми, но лож-

ными жестами, такъ точно и въ этихъ сценкахъ онъ не воспроизвелъ ни еди-

наго живого челов%ка, ни разу не обнаружилъ мал%йшаго италь-

янской или восточной жизни, хотя бы но восторгъ передъ

природой. Онъ и въ нихъ повторялъ одинъ лишь шаблонъ, пустой и без-

душный, миловидный до сахарности, прим%шивая кь нему дешевое ocTpoyMie,

въ сущности только и даже пошловатое.

Въ этой области у него нашлось не меньше посл%дователей, ч%мъ въ

Grand - Art'%, и эти посл%дователи (Скопи, Деладвезъ, Орловы Эпингеръ,

Штернбергь, Чернышевъ, Бронниковъ, Верещагинъ,

Риццони, Реймерсъ и мн. др.) были въ своемъ род% такъ-же похожи на

великаго maestro, какъ и и Раевы въ своихъ историческихъ и цер-

ковныхъ картинахъ на „монументальнаго“ Брюллова. И они, такъ-же какъ онъ,

игриво улыбались тамъ, были бы тронуты до слезь, вид%ли сладень-

кое, розовенькое, изрЫка и „нарядно-грустное• тамъ, люди съ тем-

пераментомъ, были бы восхищены или потрясены скорбью. Разум%ется,

ихъ игривое, подчасъ съ ум•Ьренно - меланхоличной позой, творчество приходи-

лось совс%мъ по вкусу той многочисленной толп•Ь, которая только это и желала

вид%ть въ жизни, которая всякое искреннее слово считиа за за

отвратительную грубость. Въ наше время людей такого сорта еще достаточно,

несмотря на дружный и натискъ литературы и искусства противь мв.

щанства взглядовъ, но тогда, въ эпоху „Juste MilieuU, ихъ было несравненно

больше и они, естественно, должны были поощрять въ искусств

%той самой лжи, которой они были цв%томъ.