_ 92 —

Они росли въ немъ, если можно такъ сказать, въ арие-

метической п въ

того, какъ онъ все болгЬе уяснялъ себеЬ смыс.ЛЪ( своего

творчества, совпадавпйй для него съ общественной поль-

зой, и по того, какъ самый процессъ этого твор-

чества все глубже вводилъ его въ .нъдра русской жи-

3HII и раскрывалъ предъ нпмъ «пугающее 0TcYTc•.TBie

свтта» въ ней. Пусть врачи отыскпваютъ

душевной больни Гоголя,—нравственно она

выразилась въ томъ, что онъ тяжко забодрЬлъ сойстью

за все зло русской жизни. Его кь родинјз

изъ любви выросло въ жгучую тревогу, почти въ ужасъ,

и этимъ чувствомъ, вызвавшимъ кь жизни самую книгу

его писемъ, дышитъ каждая ея строка. Эта книга—

какъ набатъ въ глухую полночь; невнятными отъ ужаса

словами она кричитъ: гибнетъ! проснитесь, спя-

нельзя медјшть! Пристально вглядываясь

годы, Гоголь разсмотррђлъ не только страшную сфть

пошлости, опутавшую но п невидимыя слезы

ея д±тей, и страхъ за нее усугублень въ немъ состра-

кь ней. Ему кажется, что никогда еще

такъ громко не звала своихъ сыновей: «Уже душа въ

ней болитъ, д раздается крикъ ея душевной болеЬзни»,

уже все въ ней «сливается въ одинъ

вопль», «уже .безчувственные подвигаются». И потому

онъ не устаетъ молить вс±хъ встать на ей п

манить всжъ посуломъ собственнаго «Кто

даже и не въ служб±, тотъ долженъ теперь вступить

на службу и ухватпться за свою должность, какъ уто-

хватается за доску, безъ чего не спастись ни-

кому».

Таковъ смыслъ этой книги. Больше той любви

кь родин±, какая сказалась зд±сь, не можетъ быть.