— 66 —

чтобы опредфлить, какъ ЕЊдко можетъ быть искренна оффи-

бумага, а въ особенности бумага

Карла, которып, какъ сознается самъ Кудрявцевъ, быль вос-

питань вовсе не въ тВхъ правилахъ, чтобы подписанная имъ

бумага могла связать его сов%сть.

Эта дов%рчивость, съ одной стороны, чисто личное свойство

Кудрявцева: умный, благородный историкъ бываеть какъ-то

странно наивенъ въ жизненныхъ д%лахъ. гово-

рить Кудрявцевъ, „могъ припомнить себя играющимъ па

коврв вмВстВ съ другими Д'Втьми. Это было, по всей в%роят-

ности, еще въ ПогоЕЊльц'В, куда онъ перевеаенъ быль вско1Њ

посл'В и отдань на BocnHTaHie кормилицВ. Но какъ

только кончилось ,щВдъ потребова.пъ его кь себгВ“1).

Нужно быть очень наивнымъ, чтобы полагать, что у чело-

в%ка могутъ оставаться воспоминатя о его грудноП жизни.

Но, съ другой стороны, Кудрявцевъ наивенъ потому, что

онъ весь полонъ благороднаго идеализма юности, наивенъ

потому, что богатства западной духовной жизни поразили

его, какъ поражалъ въ В'Вка Римъ набожныхъ пи-

лигриммовъ. Съ Кудрявцевымъ западнаго прошлаго

въ переживало чистый и невинный отроче-

ства, того отрочества, безъ котораго не бываетъ зр'ђлости.

Я не знаю, но Кудрявцевъ мнв всегда напомина:љ тотъ

чистый образъ херувима, который, изображенный на

храма, едва видн“Вется изъ облаковъ ладона и привлекаетъ

кь себ'В сердца молящихся. На ЗапахЬ въ храмахъ не встрђ-

тишь такого херувима, да впрочемъ, среди западныхъ лю-

деп не найдешь и Кудрявцева съ его чистой и благородной

втВрой во все хорошее, прекрасное. И всВмъ занимающимся

по западно-европейской нужно подражать примВру

Кудрявцева, нужно такъ же чисто, какъ и онъ, любить Западъ,

его церкви, звуки органа, голыя ст%ны замковъ,

вшпневые плащи миннезенгеровъ, грубую рясу монаха изъ

верблюжьей шерсти и украшенную горностаями одежду ве-

дожа...

Кудрявцевъ много любилъ, но мало понималъ. Истори-

1) Кудрявцевъ. Т. П. Стр. 552.