— 77 —

радость и весь блескъ жизни—все тускн±етъ, все исчезаетъ

какъ миражи пустыни, если руководиться однимъ умомъ;

картина великаго художника будетъ казаться лишь полот-

номъ, замазаннымъ краской, горячая, вдохновенная пропо-

ввдь—глупымъ, безсмысленнымъ наборомъ словъ. Для того,

чтобы наслаждаться, нужно закрывать умъ чувствомъ или

вскрой, нужно быть глупымъ; при яркомъ свВтВ нельзя спать,

и несчастенъ тотъ человФ,къ, что страдаетъ безсонницей.

Эразмъ не могъ спать, не могъ быть глупымъ: поэтому онъ

несчастенъ. Мнев всегда кажется, что Мефистофелю должно

быть ужасно грустно и скучно, а между тВмъ его всегда

почему-то изображаютъ торжествующимъ, съ улыбкой на

тонкихъ губахъ. Улыбка впрочемъ вовсе не говорить о тор-

жествеВ•. можно смвяться и вмевств съ тВмъ плакать. Эразмъ

СМ'Вялся и вм'Вст“В съ твмъ плакаль о томъ, что онъ слиш-

комь уменъ. гуманисты не были такъ умны; у нихъ

осталось еще многое, во что они уврили, многое, ч%мъ они

увлекались, но они не вврили ужъ въ католицизмъ,

въ идеаль средневвковой жизни.

А между твмъ, челов%къ не можетъ жить безъ всякой цвли,

не можетъ не служить чему-нибудь. Гуманисты поставили,

какъ конечную цвель — самого человВка, его

вкусовъ и ВС'В люди болве или мешВе—эгоисты,

но эгоизмъ закрыть у нихъ другими какъ

трВло прикрыто одеждой. У гуманистовъ не было другихъ

у нихъ оставался одинъ эгоизмъ, и имъ было

очень грустно. Они стремились кь всвхъ

человвческихъ но въ сущности сами не желали

этого. бываютъ очень различны, людей нужно сдер-

живать, иначе отъ всего Mipa останутся одни обломки; эту

сдержку люди видТли въ государствт.

Съ эпохи начинается свВтское государство

въ современномъ смыслгВ этого слова. „Является новый эле-

ментъ въ государство, какъ обдуманное, сознатель-

• , — государство, какъ продуктъ извВстнаго ис-

ное явлеюе

кусства“, говорить Буркхардтъ. (Въ сущности, собственныя

слова Буркхардта таковы: Da tritt ein neues Lebendiges in die

Geschichte: der Staat als berechnete, bewusste Sch6pfung, als kunst-