— 36 —

одною памятью. Челов•ћкъ, книгъ, могъ говорить „отъ

т. е. имеЬлъ въ голов•Ь обильный запасъ цитатъ. Для

р•Ьшетя какого-нибудь вопроса достаточно было привести н•Ьсколько

подходящихъ выдержекъ изъ книгъ. Самостоятельныхъ

не требовалось и даже не допускалось.

Эти свойства школы отразились и на духовныхъ

писателей того времени. Они представляютъ собою въ большин-

ств•Ь случаевъ своды готовыхъ мыслей, занесенныхъ издавна съ чу-

жой стороны и застывшихъ въ неподвижныхъ, какъ бы 0kaMewb-

лыхъ формахъ. Таковы, въ концев Х У и начахЬ XVI в•Ька сочи-

1осифа Волоцкаго, митрополита даже Нила Сорскаго

и многихъ другихъ. передала намъ главнымъ образомъ

произведенји церковной литературы, которыя и служили нашимъ

книжникамъ образцами. Что же касается до греческой

научной литературы, въ особенности классическаго кото-

рыми съ усп•Ьхомъ воспользовались гуманисты, то они

кь намъ почти совс•Ьмъ не попадали, да и ученые• греки, какъ до

падетя Константинополя, такъ и посл•Ь, направлялись не кь намъ,

а въ Подражая образцамъ, наши писатели

постоянно вращались въ области чисто церковныхъ вопросовъ и

аскетической морали. Если въ вид± изр•Ьдка являлась

живая мысль, живое слово, касавшееся текущей диствительности,

если при этомъ высказывалось MH'hHie, идущее въ разр±зъ съ об-

щепринятымъ, то оно тотчасъ клеймилось Ha3B&HieMb „ереси“ и

подшергалось строгому хотя бы на самомъ деЬЛ“Ь ничего

еретическаго въ ce6•h не заключало. Такъ случилось съ Максимомъ

Грекомъ; такъ едва не случилось съ Ниломъ Сорскимъ, который

уже быль заподозр±нъ въ ереси и не подвергся суду только по-

тому, что устранился отъ спора. Въ то время им±ть свои MH'hHi51

никому не дозволялось; допускалось и одобрялось только „плете-

Hie словесъ“, т. е. при готовыхъ

истинъ.

Неподвижность русской мысли отражалась и на

и на нравственности. Истины и морали были по-

няты чисто внеЬшнимъ образомъ: на первомъ план•Ь стояль обрядъ,

строгое, но чисто вн±шнее, формальное