— 37 —

богачъ аккуратно въ изв±стные дни раздавалъ мило-

стыню, но, исполняя эту обязанность, нер'Ьдко осы-

паль нищую грубою бранью. Вся сущность

вся веЬра заключалась для тогдашняго книжника въ обря-

довомъ и въ благоговгвти передъ буквой Все,

что стояло въ церковной книг%, иуЬло силу неизм%ннаго догмата.

1осифъ относилъ кь божественнымъ не только

отцовъ церкви и святыхъ, но даже и

законы“. Прибавить, убавить или изм•Ьнить что-нибудь въ церков-

ной книгеЬ или обряхЬ считалось величайшей •см±лостью и вызы-

вало суейрный страхъ. Помощникъ Максима, писецъ Михаилъ

Медоварцевъ разсказывалъ, что когда, по Максима,

онъ долженъ быль загладить невсколько неућрныхъ строкъ въ мо-

литв•Ь, употребляемой при то его „дрожь

великая поимала, и ужасъ напалъ“. Л±топись сообщала, какъ о

крупномъ о томъ, что „н±которыи философове на-

чаша П'Ьти: О, Господи помилуй, а помилуй“ .

Грубость нравовъ была весьма естественна, при тогдашнемъ

умовъ. Если нельзя сказать, что 06pa30BaHie непрем•Ьнно

хЬлаеть челов±ка нравственнымъ, то несомн±нно однако, что оно

возвышаетъ его до болеЬе духовнаго истинъ морали и что

безъ 06pa30BaHia никакая нравственность не можетъ быть прочной:

кромеЬ добра, нужно и глубокое того, что добро

и что зло. Несмотря на громкую проиов•Ьдь пастырей церкви о

любви, въ тогдашнемъ обществеЬ царилъ духъ эгоизма.

„Всегда и всегда пиры и позорища, всегда

бани и всегда мысли и помыслы нечистые“ ... Такова была

жизнь боярина того времени, по словамъ одного изъ пропов±дни-

ковъ. ланитъ“ и (т. е. тучность тЬла),

въ достоинство знатному лицу, были результатомъ

такого образа жизни. Эта жизнь, по словамъ Костомарова, пред-

ставляла полный контрастъ жизни простолюдина: „когда

бояринъ охЬвался въ золото и жемчугъ, Фдалъ на серебр± и за,-

ставлялъ себ•Ь подавать десятки кушаньоъ за разъ,

б±днякъ во время частыхъ неурожаевъ 'Ьлъ хл'Ьбъ изъ соломы или

лебеды, коренья и древесную кору“. Во многихъ словахъ и по-