объ особенностяхъ характера того народа, кь которому онъ

самъ принадлежитъ. Мнев кажется, что въ

номъ Брандеса заключается часть его успВха, да

и то, по правд% сказать, порядочно надо±даютъ его томные

словно пуховая перина, восторги передъ никому нев%до-

• мыми мало-изв%стной датской литературы, предъ

вс%ми этими Гострупами и Бергзее.

Для того, чтобы судить объ особенностяхъ н%мецкаго на-

рода,—нужно знать его литературу, нужно быть знакомымъ

съ поэтомъ, чтобы понять ту страну, гдб онъ живетъ, поз-

воляю я сел измвнить знаменитое Гете. Я очень

невВжественъ, плохо знаю н%мецкую литературу и поэтому

говорить объ особенностяхъ нвмецкжго народнаго характера

не буду... Да и кромеЬ того, для того, чтобы разложить ли-

тературное на части, нужно очень много знать,

а научиться негд%: до сихъ порь у насъ Н'Втъ строго на-

учной критики. Г. Боборыкинъ, который отъ времени до

времени начинаетъ плакаться на это, совершенно правь

въ своихъ жњлобахъ! Но почтенный беллетристъ требуетъ

научной, объективной критики для современ-

ной литературы, и требуетъ реЬшительно невозможнаго. Наша

текущая литература — литература контрастовъ: высокое и низ-

кое, глубокое и плоское, честное и лодлое—чередуются

другъ съ другомъ, какъ с.В“Втъ и ттВнь на картин% фран-

цузскаго пленэриста. У насъ есть Левъ Толстой и

Мачтетъ. Сейчасъ плачешь отъ восторга—а черезъ секунду

краснгђешь отъ стыда... Мы, pycckie люди,—нервные люди...

Г щЬ уже тутъ говорить объ объективной научной критик%,

когда рука дрожитъ отъ и сердце сжимается

до боли, когда за челолка страшно становится... „Мора.ль—

вотъ пагуба русской критики“, говориль „л%тъ десять тому

назадъ г. Боборыкинъ въ „ и недавно повторилъ

это въ журналТ, и Какъ и теперь,

такъ и тогда на него разсердился г. Изъ не-

понятнаго остроумничанья знаменитый нашь философъ,

опровергнувшш Спенсера, связь между оперетками

Оффенбаха и дарвинизмомъ, д“Ввицу, продавшую

себя за десятокъ огурцовъ, Мерт-