объ особенностяхъ характера того народа, кь которому онъ
самъ принадлежитъ. Мнев кажется, что въ
номъ Брандеса заключается часть его успВха, да
и то, по правд% сказать, порядочно надо±даютъ его томные
словно пуховая перина, восторги передъ никому нев%до-
• мыми мало-изв%стной датской литературы, предъ
вс%ми этими Гострупами и Бергзее.
Для того, чтобы судить объ особенностяхъ н%мецкаго на-
рода,—нужно знать его литературу, нужно быть знакомымъ
съ поэтомъ, чтобы понять ту страну, гдб онъ живетъ, поз-
воляю я сел измвнить знаменитое Гете. Я очень
невВжественъ, плохо знаю н%мецкую литературу и поэтому
говорить объ особенностяхъ нвмецкжго народнаго характера
не буду... Да и кромеЬ того, для того, чтобы разложить ли-
тературное на части, нужно очень много знать,
а научиться негд%: до сихъ порь у насъ Н'Втъ строго на-
учной критики. Г. Боборыкинъ, который отъ времени до
времени начинаетъ плакаться на это, совершенно правь
въ своихъ жњлобахъ! Но почтенный беллетристъ требуетъ
научной, объективной критики для современ-
ной литературы, и требуетъ реЬшительно невозможнаго. Наша
текущая литература — литература контрастовъ: высокое и низ-
кое, глубокое и плоское, честное и лодлое—чередуются
другъ съ другомъ, какъ с.В“Втъ и ттВнь на картин% фран-
цузскаго пленэриста. У насъ есть Левъ Толстой и
Мачтетъ. Сейчасъ плачешь отъ восторга—а черезъ секунду
краснгђешь отъ стыда... Мы, pycckie люди,—нервные люди...
Г щЬ уже тутъ говорить объ объективной научной критик%,
когда рука дрожитъ отъ и сердце сжимается
до боли, когда за челолка страшно становится... „Мора.ль—
вотъ пагуба русской критики“, говориль „л%тъ десять тому
назадъ г. Боборыкинъ въ „ и недавно повторилъ
это въ журналТ, и Какъ и теперь,
такъ и тогда на него разсердился г. Изъ не-
понятнаго остроумничанья знаменитый нашь философъ,
опровергнувшш Спенсера, связь между оперетками
Оффенбаха и дарвинизмомъ, д“Ввицу, продавшую
себя за десятокъ огурцовъ, Мерт-