37

„нашь поэтъ представляетъ собою нжт0 почти даже чудесное,

неслыханное и невиданное до него ниг$ и ни у кого”.

Бол±о или Metiie заслуженное выпадающее

у насъ на долю литературныхъ д±ятелей, какъ отечествен-

ныхъ, такъ и иностранныхъ, несомн%нно доказываеть присут-

CTBie и въ нашемъ образованномъ общест1Њ того возвышеннато

идеализма, которымъ проникнута историческая жизнь западной

Европы. Усвоивая себ'ђ плоды европейской мысли, русская

охотно отдавалась и ея идеальному полёту,

'['акой „по-

въ которомъ отчасти успеђда даже превзойти ее.

лёт становился и шире и выше уже потому, что мыслящая

воспринимала въ себя не одну какую-нибудь опредьен-

ную культуру, наприм'ђръ Французскую или нгьмецкую, а

лый синтезъ многихъ культуръ,

продукть сознательнаго или безсознательнаго и из-

в±стный подъ Ha3BaHieM'b Это

приводило кь составлекйио новыхъ, боМе отвлеченныхъ, синкре-

тическихъ идеаловъ, • въ которыхъ имгђлось въ виду не какое

нибудь снастье”, гр. Л. Н.

Толстымъ въ пос.тђднемъ его большомъ роман±, а счастье всего

или цЬаго Mipa. По справедливому и глубокому

того„же Достоевскаго „русскому скитальцу (т. е.

мечтателю, идеалисту) необходимо именно BceMipHoe счастье,

чтобы успокоиться: дешевле онъ не примирится,

— конечно

нока джо только въ Teopi}t”. Но и высота чисто

теоретическихъ достаточно опровергаетъ MHiHie Чаадаева о

„чемъ-то враждебномъ и т. п. Кромгђ того

она легко соединяется съ другимъ, какъ-бы природнымъ свой-

ствоиъ русскаго ума, съ тою трезвостью взгляда, которая

даетъ нашихъ мыслителей и художниковъ реалистами по пре-

имуществу. Въ гармоническомъ этихъ столь противо-

подожныхъ повидимому качествъ заключалась можеть быть

наиболгђе выдающаяся, наиболђе привлекательная черта Hik0-

торыхъ русскихъ писателей, имеЬвшихъ глубокое на

умы цђдыхъ Даже самыя мечты