37
„нашь поэтъ представляетъ собою нжт0 почти даже чудесное,
неслыханное и невиданное до него ниг$ и ни у кого”.
Бол±о или Metiie заслуженное выпадающее
у насъ на долю литературныхъ д±ятелей, какъ отечествен-
ныхъ, такъ и иностранныхъ, несомн%нно доказываеть присут-
CTBie и въ нашемъ образованномъ общест1Њ того возвышеннато
идеализма, которымъ проникнута историческая жизнь западной
Европы. Усвоивая себ'ђ плоды европейской мысли, русская
охотно отдавалась и ея идеальному полёту,
'['акой „по-
въ которомъ отчасти успеђда даже превзойти ее.
лёт становился и шире и выше уже потому, что мыслящая
воспринимала въ себя не одну какую-нибудь опредьен-
ную культуру, наприм'ђръ Французскую или нгьмецкую, а
лый синтезъ многихъ культуръ,
продукть сознательнаго или безсознательнаго и из-
в±стный подъ Ha3BaHieM'b Это
приводило кь составлекйио новыхъ, боМе отвлеченныхъ, синкре-
тическихъ идеаловъ, • въ которыхъ имгђлось въ виду не какое
нибудь снастье”, гр. Л. Н.
Толстымъ въ пос.тђднемъ его большомъ роман±, а счастье всего
или цЬаго Mipa. По справедливому и глубокому
того„же Достоевскаго „русскому скитальцу (т. е.
мечтателю, идеалисту) необходимо именно BceMipHoe счастье,
чтобы успокоиться: дешевле онъ не примирится,
— конечно
нока джо только въ Teopi}t”. Но и высота чисто
теоретическихъ достаточно опровергаетъ MHiHie Чаадаева о
„чемъ-то враждебномъ и т. п. Кромгђ того
она легко соединяется съ другимъ, какъ-бы природнымъ свой-
ствоиъ русскаго ума, съ тою трезвостью взгляда, которая
даетъ нашихъ мыслителей и художниковъ реалистами по пре-
имуществу. Въ гармоническомъ этихъ столь противо-
подожныхъ повидимому качествъ заключалась можеть быть
наиболгђе выдающаяся, наиболђе привлекательная черта Hik0-
торыхъ русскихъ писателей, имеЬвшихъ глубокое на
умы цђдыхъ Даже самыя мечты