вторая коммуна — Дзержинка. В Дзержинке я добился того, что

коллектив сам стал замечательной, творящей, строгой, точной и

знающей силой. Это нельзя сделать законом, такой коллектив

нельзя создать и за два, и за три года, такой коллектив создается

за несколько лет. Это дорогая, исключительно дорогая вещь. Но

когда Такой коллектив создан, тогда нужно его беречь, и тогда

весь воспитательный процесс проходит очень легко.

Но тут встает вопрос; наш педагогический вопрос— а как: же

людей? Представьте себе, что вы, группа учителей, вос-

питали коллектив, создали традиции, создали законы, кото-

рым все верят, добились того, что каждый в каждую минуту

своей жизни физически чувствует, что за ним стоит коллектив.

И вот перед вами задача — как это не потерять. Это чрезвычай-,

но нервная, чрезвычайно сильная вещь. А развалить его, испор-

тить, перемешать части может первый попавшийся самодур. Как

спасти его от самодура? А ведь он может выскочить из-за лю-

бого угла, предъявит вам ;мандат и скажет: «Делайте так, делайте

так, делайте так». И вот тут-то необходимы наши общие формы,

наши общие советские традиций, и у нас они нарастают. Сейчас

это еще во многих случаях принимает форму болезненного яв-

«ления, но я убежден, что через самый короткий промежуток вре-

мени у нас будут такие традиции воспитательной работы, кото-

рые не скоро поломаешь. Их не много, но у нас они уже есть,

и они делают свое дело.

Вот то, что я хотед сказать о коллективе.

Отсюда вытекает и вопрос о дисциплине — самый больной

вопрос нашего педагогического сегодня.

Как раз по воатросу о дисциплине я переболел больше вас всех

и раньше вас начал (болеть. Я начал с преступления. Если вы

читали «Педагогическую поэму», — вы знаете. Это Оы.л удар,

это было избиение воспитанника. Это было очень тяжелое пере-

живание, Тяжелое во многих отношениях. Я уже не говорю о

том, что это было уголовное преступление против нашего совет-

ского уголовного закона и что я имел все шансы на то, что

маня могуг на З года посадить. Не это меня мучило, а дру-

гое-—я испугался самой мысли, что, может быть, это— педаго-

гический закон: не ударишь —3 не поедешь. Причем я находился

в таком положении, когда я не мое мучиться, заперевшись в

комнате, я должен был работать. Таким образом. для меня стоя-

ла ясная проблема — бить дальше или, испугавшись, отступить?

Что делать? Вот такой вид приняла для меня проблема дисцип-

— вид ,отчаяния, позора и преступления. И я, дав слово

џгиньт;

Алексею Максимовичу писать только правду, написал, без всяких

утаетк, как было дело, я написал: да, ударил, и все-таки мах-

нул рукой и сказал — пойдем дальше! И я только через три

или четыре года понял, что мой удат и моя растерянность, и

все мои мучения проистекали оттого, что у меня в руках ничего

не было: ни знания, ни навыков, ни привычек, ни мастерства.

Вот рядом с коллективом и нужно поставить мастерство.

Даю вам честное слово: я себя не считал н не считаю «колько-

135