бодпться отъ нхъ гнетущей тяжести. Ничего другого

Кир±евскйй въ сущности не деклалъ всю жизнь: онъ

только упорно р±шалъ свою личную задачу, и если его

личная борьба получила смыслъ, то

это быль, такъ сказать, побочный результатъ, какъ

п вообще всякое существенное хьло, совершающееся

въ отхђльной душеЬ, имТетъ цвнность прообраза для ду-

жизни всеЬхъ людей, п ттђмъ большую, Ч'Ьмъ

существенн±е оно н чтмъ сильн'Ье духъ, ему

ареною, Напротпвъ, въ CualjlIHt H'13TT-, и сЈ'Ьдовъ ро-

мантпзма. Его чувства опредТленны отчетлпвы; даже

сИльно развитое въ немъ чувство трансцендентнаго IlM'b-

еть въ себ'В какую-то ясность, которая придаетъ ему

болТе интеллектуальный, нежели мпетпчес.кйй характера».

Его мысль ясна, конкретна п чрезвычайно остра въ

разложент явленЈй п (пзуЬстно, что Самарпнъ

быль nepB0kJIaccHbIii Это умъ положитель-

ный, одаренный 1)'Ьдкпмъ чутьемъ реальнаго п практп-

ческп-нужнаго, охотно п легко въ

ствптельности. Вся разность этихъ двухъ натуръ ска-

залась въ пхъ BH'IiIMHeii судьб'Ь. Киршевскаго невоз-

можно представить себ'Ь внев TjcH0ii, любящей семьи,

сначала родительской, потомъ своей, гхђ онъ непре-

станно бол±етъ душою за каждаго изъ ея членовъ; Са-

марпнъ остался холостымъ, и мы даже не знаемъ за

нпмъ никакого женщиной. Киртевскћй всш

жизнь прожплъ вдали отъ Mipa и его шумныхъ дТлъ,

а Самарпнъ почти тридцать Јй;тъ, до пос.шЬдняго дня,

работалъ, не покладая рукъ, на общественномъ попри-

щЬ—въ Осфзейскомъ крагВ, въ kiewh пуц Бпбпковт, въ

комиссјяхъ по дтлу крестьянъ, наконецъ,

въ земствтЬ, гдт память о его дтятельностп ЖНВа понынт.

Т±мъ-жс разлшйемъ было отмгђчено, разумеђется, п пхъ